19е уже подходит к концу, но нельзя не вспомнить про день рождения совершенно потрясающего басиста, примерного семьянина и просто любителя чая с водкой. Джон Дикон, дамы и господа.
И немного редкого прогрессива. Хотелось мне устроить вброс столь дорогого моему сердцу арт-рока, но пришлись к месту Супертрэмп. Они прославились на поздних альбомах (в конце 70-х), но мне чертовски нравятся ранние. Вот Crime of the Century, например. На простоплеер по неизвестной причине не подгружаются новые песни, а нескольких из альбома на нём нет вовсе, посему прошу прощения за неполную подборку.
у Девида Боуи есть прекраснейшая пластинка Outside, из его поздних альбомов, лично для меня, самая любимая,после Earthling. вообще, что интересно, это в некотором роде концептуальный альбом, т.к он базируется на литературном источнике(примерно как Diamond Dogs того же Девида, только тут больше концептуальности>D). а сам литературный источник-это собственное произведение Дейва "The Nathan Adler Diaries". рассказывают эти дневники о детективном агенте Натане Адлере, расследующего страшные преступления кровавого маньяка-потрошителя, охотящегося за девушками. вещь крайне интересная, и ее я тут предоставляю, правда не целиком. желательно это читать под прослушивание альбома Outside, но можно и довольствоваться плейлистом(на простоплеере альбома к сожалению целиком нет, а загрузить я не могу, поэтому тут этакая выдержка.) и клипами ниже.
читать дальшеЭто случилось ровно в 5:47 утра, в пятницу, 31 Декабря 1999 года. Серийный убийца с тёмной душой приступил к расчленению 14-летней Малышки Грейс. На руках жертвы под кожу были введены шестнадцать игл, насыщая труп четырьмя основными консервантами, красящими веществами, флюидами, переносящими память, и некоей зелёной субстанцией. Последняя, семнадцатая, игла предназначалась для удаления крови и прочих жидкостей. В области желудка был сделан аккуратный разрез, через который был удален кишечник. Теперь он, распутанный и развязанный, упакованный в небольшую сетку, висел между сырых колонн парадного входа в Оксфордский Городской Краеведческий Музей, штат Нью-Джерси, неподалеку от того места, где находился убийца.
Торс, посредством заднего отверстия, был установлен на небольшой подставке, укреплённой на мраморном основании. Выглядел торс по разному, в зависимости от того, в какой точке стоял смотрящий, но напротив самой двери Музея он выглядел как указатель и страж всему действу. Вне всяких сомнений это было убийство, – но было ли это искусством?
Все это должно было послужить началом самой дерзкой выходке во всей череде серийных убийств, начавшейся где-то в ноябре того самого года, погрузившей меня в самую зловещую пучину хаоса, которую только мог постичь тихий бродяга-одиночка вроде меня. Меня зовут Натан Адлер, или Детектив Профессор Адлер, как знают меня в моем округе. Я работаю в подразделении корпорации Art Crime Incorporated. Это – недавно разросшаяся корпорация, основанная на пожертвования Лондонского Протектората Искусств, полагающего, что расследование художественных преступлений, по сути, неотделимо от других форм самовыражения, и поэтому заслуживает поддержки со стороны такого значительного учреждения. Мы, маленькая часть подразделения, заслужили принять участие в прошлогоднем Биеннале в Венеции, и показать три комнаты улик и результатов тяжелой следственной работы, которые убедительно доказали, что корова на полотне Марка Танси "Тест Невинного Глаза" ничем не отличается от картины Паулуса Поттера "Молодой Бык", написанной в 1647 году (по случайности в точности за 300 лет до моего рождения), и одной из мозаик Моне, выложенных зерном, работы 1890 года.
В прессе, пишущей о традиционных видах искусства, эти выводы обозвали "вздором" и даже не сочли возможным уделить внимание более официальным идеям, заключенным в работе Дэмиена Хирста "Овца в коробке". Искусство - это двор фермы. И моя работа – копаться в навозной куче, отыскивая зернышки перца.
читать дальшеПятница, 31 Декабря 1999 года. 10:15 утра. Как и в любом расследовании, моя первейшая цель – уяснить мотивы преступления. Недавний расцвет концептуальных преступлений за последние десять лет подстегнул мой интерес к художественным убийствам. Теперь как раз настала эпоха преступлений такого рода. Все прецеденты говорили за это. Все началось, должно быть, в 70-тых, с Венских кастраторов и кровавых ритуалов Нитш. Отвращение общества по отношению к этому эпизоду послужило причиной запрета на подобные действа, но настоящего упыря не остановит даже осиновый кол. Случай с Крисом Барденом, который, при помощи своего соавтора был застрелен, завязан в мешок, брошен на шоссе, а затем распят на крыше "Фольксвагена", подлил масла в огонь, и в грязном неоне Нъю-Йоркских ночей стали ходить рассказы о молодом корейском художнике, который провозгласил себя добровольным пациентом хирургов-садистов, производивших ампутации.
Если хотелось выяснить об этих операциях побольше, то можно было пойти и посмотреть, как от этого парня под наркозом отрезают кусочек за кусочком. Сегодня – палец, завтра – руку. На закате 80-х ходили слухи, что от него осталось только туловище и одна рука. Он попросил, чтобы его оставили в одной из пещер в Катскиллз; его последователи приносили ему пищу. Больше он ничего выдающегося не совершил. Я думаю, он довольно много читал. Может быть, исписал кучу бумаги. Я полагаю, никогда нельзя предугадать,– чем будет заниматься человек искусства после того, как он достиг вершины своего творчества.
Примерно в это время певец Боуи упоминал о паре головорезов, которые шатались по Берлинским барам, облаченные во все хирургические регалии: шапочки, фартуки, резиновые перчатки и маски, со скальпелями в руках.
Потом появился Дэмиен Хирст со своим проектом "Акула-Корова-Овца". Никакой человечины, благопристойный ритуал для весьма широкой публики. Приемлемый кровавый образ.
Тем временем, в Штатах, в 1994 году, мне случилось присутствовать в городе в ночь жертвоприношений Аттея.
Четверг, 27 Октября 1994 года 122 Ист Вилледж, Манхэттен. Рон Аттей, артист, чьи шоу – не для слабонервных, бывший приверженец героина, ВИЧ инфицированный, прокалывает свой лоб некими предметами, отдаленно напоминающими вязальную спицу, создавая кровавую корону; адская боль, должно быть. Сочится красный поток. Ни единого вскрика. Лицо перекошено от боли. Его несут наверх, умытого собственной кровью. Потом – водой. Теперь – надевает костюм и галстук.
Затем, в черной футболке и джинсах, вырезает одноразовым скальпелем узоры на спине чернокожего Дэррила Карлтона. Пропитанное кровью бумажное полотенце повешено на бельевой веревке, натянутой над головами зрителей. Кровавые отпечатки жизни. Зрелище для самых избранных.
После премьеры этого шоу, в прошлом марте, "Четыре Сцены из Жестокой Жизни" породили взрыв полемики во всем Национальном Фонде Искусств.
"Мы принимаем все меры предосторожности и используем только одноразовое оборудование",– говорил пресс-секретарь Аттея. "Полотенца, пропитанные кровью, немедленно упаковываются в специальные емкости для опасных веществ. Каждый вечер материалы вывозятся в госпиталь для окончательного уничтожения". Аттей говорит, что он оперирует категориями самоотвращения, страдания, исцеления и искупления.
Пятница, 31 Декабря 1999 года. 10:30 утра. Краеведческий Музей. Я пью до дна город Оксфорд, копоть Нью-Джерси. Чувствую лишь соль и кислоту. Может быть, это пройдет когда я вернусь в контору в Сохо. Раньше там была студия Ротко, а сейчас это – территория для всех нас, парней из отдела Художественных Преступлений; нас называют ХуПеры, или "горе-художники". Сам Ротко как-то ночью, пьяный до потери сознания, аккуратно снял с себя всю одежду, тщательно сложил ее, положив на стул, разлегся на полу, изображая из себя распятие и, после нескольких попыток, нашел-таки нежные голубые жилки на запястьях и отошел в мир иной. Бритвенные лезвия он сжимал с помощью салфеток, чтобы не порезать пальцы. Умный человек. Был.
15 Июня 1977 года. Крейтцбург, Берлин. Два часа утра. Не могу заснуть от криков какого-то бедного изгоя, турецкого иммигранта. Он орёт во всю глотку на той стороне улицы. Его каркающий визгливый голос слегка приглушён, как будто у него во рту подушка. Но безумие проходит через пористую резину как нож. От него прерывается дыхание, и лопаются барабанные перепонки.
28 Октября 1994 года. Журнал “New-Yorker”, рекламный выпуск, нарядная обложка. Первый выпуск такого рода с тех пор как Тина Браун заняла пост главного редактора. Одного взгляда достаточно. Один взгляд – и можно писать книгу рецептов по выпечке такого же чтива. Гай Боурдин был основным ингредиентом этого нового чтива. С появлением СПИДа, новой морали и, конечно, с его смертью, его темный фатально-сексуальный стиль перестал вписываться в рамки журнала Vogue. Бескомпромиссный фотограф, он нашел извилистую дорогу от вожделения к смерти. Бледная женская нога, уныло торчащая из ванны, наполненной черной жидкой эмалью. Двое склеенных детских тел, покрытых маленькими жемчужинами. Клей не давал их коже дышать, и детки покинули этот мир. "О, это так мило",– как бы говорит художник,– "сфотографировать их трупики в кроватке".
Он был француз. Любил Льюиса Кэррола. Первый раз он появился на публике, когда разрабатывал шляпы для "Vouge". Он украшал лица моделей дохлыми мухами и пчелами, на женской головке красовалась шляпка, расплющенная под тремя скальпированными телячьими головами с высунутыми языками. Что это было? Искусство?
Сюрреалисты, возможно, сочли бы его работы устаревшими. Он хотел писать картины, но не умел. Поэтому он вымещал ненависть на своих близких. Он постоянно выдирал телефонный шнур из стены. Никогда не следовало беспокоить его. Беспокоить. Никогда. Он уничтожал всё и вся вокруг себя.
Про один снимок, запечатлевший женщину, лежащую на постели, говорили, что это - реконструкция смерти опостылевшей ему жены. На другом снимке - женщина в телефонной будке, ведущая неистовый разговор. Ее рука с силой прижата к стеклу. Позади нее, на земле лежат два женских тела, на половину укрытые осенней листвой. Его мечтой было устроить фотосеанс в морге, используя трупы в качестве манекенов. Ну, не знаю. По крайней мере, я про это читал. Сейчас его дух возрождается. Кровь озадачивает нас. Теперь это – наш враг.»
And in the end the love you take is equal to the love you make.
МИК ДЖАГГЕР Музыкант, 69 лет, Лондон
Записал Саймон Хэттенстоун. Фотограф Брайан Адамс. Bryan Adams / Trunk / PhotoSenso Simon Hattenstone / Guardian News & Media Ltd
До тех пор пока мое лицо печатают на первой странице, мне плевать, что обо мне говорят на семнадцатой.
Несколько лет назад я сидел в одном нью-йоркском ресторане, а за соседним столиком сидела семья — родители с мальчиком. Это был тихий ресторан, и никто ни на кого не обращал внимания. И тут вдруг этот мальчик спросил отца: «Так кто же был круче — „Битлз“ или „Роллинг Стоунз“?» «Не знаю», — сказал отец. Он даже не сказал ему «спроси лучше его», имея ввиду меня. Понимаете? Вот в этот момент я и почувствовал себя тем, кого история давно уже перечеркнула.
Прошлое — это неплохое время. Не надо ни забывать о нем, ни жалеть. Но не стоит быть его пленником.
читать дальшеЛюди одержимы. Они хотят видеть тебя таким, каким ты был в 1969-м. Они хотят видеть тебя таким, потому что таким ты был в их молодости, которой у них больше нет. Эгоистично, если вдуматься, но я понимаю их.
Так важно не завязнуть в прошлом. Вот почему я старательно забываю собственные песни.
Людям кажется, что они знают обо мне все. И это правда: они знают обо мне такие вещи, которые я давно уже забыл.
Мать никогда не была счастлива от того, чем я занимаюсь. Она хотела, чтобы я нашел наконец свое место в жизни и стал бы кем-то типа каменщика.
Я не рок-звезда по рождению. Просто представитель шоу-бизнеса. Рок-н-ролл я выбрал лишь потому, что на тот момент он интересовал всех. Если бы я родился в 1915 году, я был бы джазовым ударником или какой-нибудь звездой немого кино.
Музыкой я занялся только потому, что хотел заработать себе на хлеб — на тот хлеб, к которому я привык.
Я очень дурно воспитан: я пью чай в три.
Падение в бездну наркотиков, алкоголя и безумия — это нормально, но лишь до тех пор, пока ты твердо знаешь, как вернуться назад.
Всякое бывает. Ты просыпаешься рано утром, смотришь на свою старую ложку и говоришь сам себе: «Мик, кажется, самое время купить новых ложек». Что ты и делаешь.
Я не уверен, что хотел бы прослушать целый альбом, посвященный мясу.
Странно это — собирать группу для сольной записи.
Рок-н-ролл — это наркотик, так что ты должен быть осторожен с ним. Не нужно заниматься музыкой все время. То же самое бывает в молодости: тебе кажется, что если ты не потрахаешься, день будет прожит зря.
Думаю, что, как и у большинства людей, мои моральные ценности — довольно гибкая материя.
Танец — это просто неуклюжая замена секса.
Я не принимаю ни чьей стороны. Нет в мире ни одной силы, обладающей абсолютной правдой.
Я — консерватор, но с маленькой буквы «к». Поверьте, можно быть консерватором в вопросах налогообложения и либералом в вопросах морали и свободы слова.
Сложно припомнить, какими на самом деле были шестидесятые.
Мне кажется, что мое поколение отличается от сегодняшнего только одним: мы верили в то, что делали.
Нью-Йорк середины шестидесятых был прекрасен, да и Лос-Анджелес тоже вполне себе неплох. Но за пределами этих двух городов существовало чудовищное репрессивное общество с целым ворохом предрассудков. Все еще присутствовала расовая сегрегация, а люди вокруг были очень старомодны и ограниченны. За последние тридцать лет ситуация в корне изменилась. Впрочем, изменения произошли в мире практически везде.
Американцы мало что знают об ужасе Второй мировой войны, потому что никогда не видели того, что видела Россия с Европой. У США был боевой опыт, была нехватка продуктов, и люди возвращались домой в гробах, но, просыпаясь по утрам, простые американцы не видели из окна руин соседнего дома, разрушенного авиабомбой.
Кантри повлияло на меня больше, чем какая-либо другая музыка. Джонни Кэша я услышал даже раньше, чем первый в своей жизни блюз.
Вдохновение окружает тебя со всех сторон, и в повседневной жизни его больше всего.
Я люблю детей, потому что дети делают тебя моложе.
Я всего на три года старше Дэвида Боуи. Или на два?
Воспоминания — самый тяжелый груз, который человеку приходится нести.
Оставь мечты — и тебя оставит разум.
Тот, кто коллекционирует машины, становится занудой.
And in the end the love you take is equal to the love you make.
ДЭВИД БОУИ Музыкант, 65 лет, Нью-Йорк Записал Энтони Декертис Фотограф Мишель Адди
Я быстрорастворимая звезда. Надо лишь добавить воды и немного перемешать.
Вряд ли кто-нибудь вспомнит обо мне через тысячу лет.
Даже не могу представить, сколько тысяч раз и сколько тысяч людей подходили ко мне и говорили: «Эй, давай станцуем» (Let’s dance, «Давай станцуем», – один из самых известных синглов Боуи. – Esquire). Господи, я ненавижу танцевать. Это же так глупо.
читать дальшеЗдесь, в Нью-Йорке, мне часто кричат: Эй, Боуи! Это нормально, меня это устраивает. Потому что в Лондоне все кричат «Дэйв», и за это мне хочется проломить их чертовы головы. Мое имя Дэвид, и я ненавижу, когда меня называют Дэйв. Думаю, кстати, что все об этом хорошо знают.
Я никогда не хотел становиться американцем до конца. Поэтому все, что я покупаю и ношу, сделано в Европе.
Я люблю Нью-Йорк и не могу себе представить, что буду жить где-то еще. Наверное, это удивительно, что я стал ньюйоркцем, ведь я даже никогда не думал об этом.
Я не был знаком с Чарли Чаплиным. Но когда я жил в Швейцарии, он был моим соседом – вернее, его тело. Он был похоронен во дворе англиканской церкви, вниз по улице от моего дома. А потом какие-то мудаки украли его гроб (в 1978 году гроб с телом Чаплина был выкопан и похищен. – Esquire) и стали требовать деньги с его семьи. Это было ужасно, тем более что я знал его родных – это были хорошие люди.
Нет, я не писал Golden Years (песня Боуи, созданная в 1975 году. – Esquire) для Элвиса. Но Элвис слышал мою демозапись, потому что мы оба были на RCA (звукозаписывающая компания, принадлежащая Sony Music Entertainment. – Esquire), а Полковник Том Паркер (менеджер Элвиса. – Esquire) считал, что я должен написать для Пресли несколько песен. Шли разговоры о том, что меня нужно представить Элвису и что мы должны работать вместе, но это все так ничем и не закончилось. А ведь я был бы счастлив поработать с ним. Кстати, как-то раз он прислал мне записку: «Желаю хороших гастролей и всего наилучшего». Я до сих пор ее храню – ведь Элвис не разбрасывался записками.
Однажды я спросил Леннона, что он думает о том, что я делаю. Годится, сказал он, но это просто рок-н-ролл, поверх которого положили немного губной помады.
Я так часто придумывал себе новый образ, что сегодня мне кажется, будто изначально я был располневшей кореянкой.
Мне часто предлагают роли в плохих фильмах. И, в основном, это какие-то бесноватые пидоры, трансвеститы или марсиане.
Сложно жить в гармонии с хаосом.
У меня отсутствует чувство юмора – вот самое большое заблуждение относительно моей персоны. Наверное, когда-то я действительно выглядел серьезным. Но это только из-за того, что я тогда был очень стеснительным. Собственно, именно поэтому в свое время я так накинулся на наркотики. Когда ты под кокаином, ты болтаешь и улыбаешься за троих.
Кажется, это был я и Деннис Хоппер – те, кто таскал Игги Попу наркотики прямо в больницу. По-моему, его забрали в психиатрическое отделение в 1975-м, и когда мы приехали туда, всякое дерьмо буквально вываливалось у нас из карманов. Вообще-то в больницы не пускают с наркотиками, но мы были сумасшедшими, и поэтому сумели пронести все, что у нас было. Я даже не помню, чтобы мы испытывали что-то типа страха. Ведь там, в больнице, был наш друг, и мы должны были принести ему хоть что-то, потому что у него уже очень давно не было ничего.
Я обходился без наркотиков до 1974-го. Не так уж и мало, да? И самое интересное, что все те вещи, которые я когда-либо делал или пытался делать, заинтересовали меня задолго до того, как я увлекся кокаином. Так что, возможно, наркотики никак не изменили мою жизнь. Хотя они помогли мне проникнуть в темные углы сознания.
Сейчас я стал более уравновешенным, это точно. Но чтобы достичь этого, я сожрал миллион таблеток.
В юности я был ужасен.
Я прекрасно помню свою первую любовь: мы вместе учились в школе, и это была первая девчонка в классе, у которой выросли сиськи.
Секс стал для меня чем-то очень важным еще в 14 лет. Мне было плевать, как и с кем это происходило. Для меня был важен лишь сексуальный опыт. Поэтому когда после школы я привел домой одного паренька и трахнул его на своей кровати, это просто добавило мне опыта. А потом я подумал: ну, если я когда-нибудь попаду в тюрьму, я, кажется, знаю, как там не заскучать.
Очень сложно быть разрушителем морали в мире, где морали не осталось.
Я мало знал настоящих бунтарей, готовых умереть за свои убеждения. Даже Джеймс Дин не хотел умирать.
Ты всегда должен опасаться тех, кто попал под свет софитов случайно, не имея никакого таланта. У таких людей есть наводящее на меня ужас умение общаться со звездами, заключая их в свои объятия и одаривая их поцелуями. Но эти люди способны лишь отражать свет и не способны излучать его.
Ты не можешь ни выиграть, ни проиграть, до тех пор, пока ты не участвуешь в гонках.
Мне кажется, я способен вытащить из талантливых людей лучшее, на что они способны.
Длинный список советов, который я люблю давать всем начинающим музыкантам, обычно заканчивается так: «Если чешется – постарайся как можно скорее обратиться к доктору».
Меня поражает, что люди воспринимают всерьез все, что я говорю. Даже я не воспринимаю это всерьез.
Я пишу о страданиях – своих и чужих. Остальное меня мало интересует.
Я был одним из первых, кто узнал о Чернобыле – за пределами России, конечно. Мы тогда записывали альбом в Швейцарии. Был приятный апрельский вечер, и все вывалили на лужайку перед студией. Перед нами были Альпы и озеро, и тут наш звукорежиссер, который остался в студии и слушал радио, закричал: «В России творится какой-то пиздец!» Выяснилось, что он поймал какую-то швейцарскую радиостанцию, а те, в свою очередь, поймали какую-то норвежскую волну. Норвежцы пытались до кого-нибудь докричаться. Они рассказывали, что со стороны России движутся огромные облака, и это не просто дождевые тучи. Собственно, это было первое известие о Чернобыле. Я позвонил знакомому журналисту в Лондон, но он не слышал ни о чем подобном – Чернобыль попал в главные новости лишь через несколько часов. Я помню, что это было очень странное чувство: осознавать, что ты один из немногих, кто знает о том, какая угроза повисла над планетой.
Очень немногие могут сказать: я люблю человечество. Я не из них.
Я не верю в демонов. Я не верю в зловещие потусторонние силы. Я не верю в то, что вне человека существует что-то, что способно порождать зло.
Я всегда старался напомнить вечности, что даже она когда-то может подойти к концу.
С возрастом ты понимаешь, что практически все банальности, клише и расхожие мнения верны. Время действительно идет быстрее с каждым прожитым годом. Жизнь действительно очень короткая – как об этом и предупреждают с самого начала. И, кажется, в самом деле есть бог. Потому что если все остальные утверждения верны, почему я не должен верить этому?
Я не совсем атеист, и это меня беспокоит.
Жаль господа – ведь ему совершенно не у кого учиться.
Человек XXI века – это язычник: в нем нет внутреннего света, он много разрушает и мало создает, и, главное, он не чувствует в своей жизни присутствия бога.
Ненавижу людей, которые не знают, что делать со своим свободным временем.
Я считаю себя в полной мере счастливым человеком. В отличие от многих, я воспользовался всем, что мне было позволено.
Вы, наверное, думаете, что быть рок-идолом, женатым на супермодели (Боуи женат на Иман Мохамед Абдулмаджид, модели сомалийского происхождения. – Esquire) – это лучшее, что может произойти в этой жизни? В принципе, так оно и есть.
Я не помешан на недвижимости.
Я люблю бокс. Бокс – это настоящий спорт. А качать железо в тренажерном зале – это до усрачки скучно.
Я еще не знаю, чем я займусь в следующем году. Но что бы это ни было, мне не будет скучно.
Я не уверен, что через несколько лет я буду работать с каким-либо звукозаписывающим лейблом. Я не уверен, что сама система распространения музыки останется в ближайшем будущем такой, как сегодня. Полная смена всего, что мы знаем и думаем о музыкальном бизнесе, произойдет в ближайшие десять лет, и этот процесс уже никто не способен остановить. Например, хочет этого кто-то или нет, я абсолютно уверен в том, что такая вещь, как интеллектуальная собственность очень скоро здорово получит по жопе.
Я не пророк и не чувак из каменного века. Я простой смертный с задатками супермена. И я все еще жив.
Дабы отметить вступление в сообщество, запощу тут группу - любовь всей моей жизни. И две их композиции из скандального альбома "Jazz" 1978 года. Как дизайнер одежды, не могу не отметить: Фредди был великолепным художником и сам придумывал сценические костюмы для группы! По его творениям можно отследить моду той эпохи. Есть мнение, что Майкл Джексон и многие музыканты того времени переняли свой экстентричный стиль именно у Queen, и сложно с этим не согласиться.